Севчане, бравшие Берлин


И вот недавно в клубе " Поле чести" Надежда Полякова и библиотекарь Снежской поселенческой библиотеки Людмила Дуженкова организовали новую встречу - в этот раз с инвалидом Великой Отечественной войны, уроженцем и бывшим жителем Малой Витичи Севского района Брянской области С.Ф. Жилкиным.
В музее крестьянского быта КСК "Путевка", за деревенским столом с живыми цветами, со сладостями и баранками, у кипящего самовара, - наш герой вместе с учениками Снежской средней школы и их родителями, другими местными жителями. Сергей Филиппович, наслаждаясь чаем с духмяными целебными травами, оглядывая в музее русскую печь, люльку с младенцем, домашнюю утварь, вышитые старинные рушники, платья и подзоры, будто вернулся в далекое милое детство: обстановка всколыхнула его память, напомнила о его родовых корнях… Всю жизнь он прожил в Малой Витичи… Ребята задавали ему вопросы, а он, 88-летний, ничего не забывший, вспоминал… вспоминал… Двое его дядей-партизан лихо воевали с гитлеровцами, освобождали Брянщину, Украину и Белоруссию от оккупантов, а он, бывший малолетний узник фашизма в Польше, став в 18 лет бойцом Красной Армии, брал Берлин…
Чтобы оживить те великие годы, повествование в очерке - от первого лица: душа героя - в соотнесенности со временем и миром; история, документы и биография слиты воедино.
- Я-то сам кровей севских, из Витичи Малой, деревенька у речки Немеды, Севского района, Брянской области, на границе с Курщиной; там и явлен на свет 27 ноября 1926 года крестьянкой Натальей Куприяновной, да отцом Филиппом Никаноровичем. Но рос - без матери и отца. Родители мои, стремившиеся поскорее возвести-приблизить "светлое будущее", порою искренне и поспешно "заблуждались": отец уговорил настоятеля церкви в соседних Прилепах осветить храм "лампочкой Ильича", и тот дал ему на лампочки пять тысяч рубликов; отец поехал за ними аж в Киргизию(?), и - ни гу-гу…
А коль так, мать и вовсе меня, девятимесячного, оставила у отцовых родителей (они и были моими воспитателями), а саму - в духе новых мод - за невиданным счастьем куда-то ветром сдунуло. У нее еще было две сестры, по ближним селам их замуж выдали; и - брат, погиб на белофинской…
Бедновато жили. Но дед Никанор Федорович и бабушка Анисья Сидоровна, окропляя свою хату в Малой Витичи святой водой, просили у Бога зажиточной жизни. Ведь раньше, до Первой Мировой и гражданской войны, все у них было, а сахар - мешками: в Прилепах сахарный завод Русецкого… Кстати, как и церковь, заводские склады с сахаром тоже замыслил осветить мой отец "электрическим солнцем"… Но, видать, в Киргизии не сыскал лампочек… Зато в Бишкеке завел новую семью: у меня там - две сестры, да брат по батькиной линии.
А, между прочим, бывшего фабриканта, затем нэповца Русецкого - ГэПэУ к стенке, но он вымолил жизнь под дулом нагана: "Берите все - только не убивайте… И сам бесплатно работать буду…". И - сахара кускового, для Родины, завод "делал" много.
Помню единоличную жизнь. Дед с бабушко - на лугах и пастбищах со скотом, а я хоть и кроха, а - пригляд за хатой, со скибкой хлеба своеручного, маслом подсолнечным помазанной, да вволю посоленной… Потом - коллективизация 1933-го… Голодомор… Как сумели сами себе помочь - не знаю?! Но - выжили. И - Малая Витичь всегда мне родная...
- До войны, Великой Отечественной, успел закончить шесть классов. Фашисты побывали в Малой Витичи, и дальше - на фронт, а вместо себя - полицаев; и те злодействовали: отбирали еду, одежду… Землю полицаи разделили по едокам; мы сажали бульбу, цибулю, свеклу… Тем и жили. Раньше рыба в речке Немеде котлом кипела, жировалась, руками ловил, а с войной и она пропала. Чтоб полицаи ничего у нас не смогли сыскать в излишестве, отдавали партизанам. Я и сам не раз хотел убежать к ним в лес, чтоб бить немчуру и их прихвостней, а дед с бабушкой взмолились не покидать их, болезных: "Если и сгинем, то уж лучше вместе…".
Они б меня ни за что не уговорили, да дядья мои из легендарного отряда Сидора Ковпака - Илья Федорович со Степаном Федоровичем строго-настрого наказали: стариков не покидать. Ну, бьете врагов героически - спасибо, ну, получили уже награды - спасибо. Но зачем меня-то отговаривать?! Но если говорить о духовно-нравственном воспитании, то дядья мои больше всего своего, конечно, в меня внесли. Жаль, что Степан Федорович героически погиб в Восточной Пруссии - не знаем где его могила…
Бои на севской земле - адовые. Кромешный ад! Летом 43-го фашисты всех ребят и девчат из Малой Витичи и со всех окрестностей - в колонну, пехом аж до Конотопа, и - в вагоны товарные, везут в Германию; в пути поезд иногда останавливался, нас выпускали по нужде ; хотел я дать деру, подбил на это дело верных ребят, но хорошо, что одумались: из-под автоматов да из-под овчарок-людоедов натренированных, далеко не убежишь.
Так я оказался в Польше, у границы с Германией, хотя границы-то тогда и не было.
И аж до февраля 45-го в рабстве: спозаранок до темным-темна трудились мы у гитлеровских бауэров, в деревне… Слава Богу, наконец-то: наши вовсю наступают, "катюшами" жарят, немцам не до нас - улепетывают (полные штаны!) в драп-марше, а мы - навстречу нашей воинской части…Радости - нет предела! В военкомате полевом, в феврале 45-го, выдают мне, 18-летнему, красноармейскую книжку, и - в 1105-й стрелковый полк 328-й стрелковой дивизии 47-й армии Первого Белорусского фронта. Ни дня не учили воевать, комроты лишь улыбнулся, глядя на меня: " Ничего, дождь будет - подрастешь!" Конечно, он имел в виду "свинцовый дождь".
Сперва был повозочным: доставлял на телеге и боеприпасы на передовую, и вещимущество, и раненых в полевой госпиталь… В общем, все, что прикажут. Но фашисты в агонии, гибнут тысячами, а - не сдаются. Наши - не уступают ни пяди. Большие потери. Комбат видит, что я - малый здоровый, сильный, не боязный; дает мне пулемет Дегтярева: "Лупи фашистскую сволочь". И - лупил! Мстя за смерть друга-украинца Коли Шалудько. Потом автоматчиком-пехотинцем был.
- Дни моей жизни - как будто свыше написаны: простой деревенский мальчишка из Малой Витичи, я нежданно-негаданно попадаю в мировую историю: воюю на передовой, в составе Первого Белорусского фронта (второго формирования) под командованием самого… Маршала Советского Союза Жукова!
С 16 апреля участвовал в Берлинской операции, во взятии 27 апреля Подсдама. Наша 328-я стрелковая дивизия первой из войск Первого Белорусского фронта соединилась в Кетцине с войсками Первого Украинского фронта, под командованием Маршала Советского Союза Конева, замкнув внешнее кольцо окружения вражеской группировки в Берлине.
Подъем моего духа был необычайным, когда я узнал, что в Берлинской операции, действуя на главном направлении Первого Белорусского фронта, бойцы 8-ой гвардейской армии Чуйкова, прорвали сильную оборону противника на Зееловских высотах, успешно вели бои за Берлин. Дважды Герой Советского Союза, генерал-полковник В.И. Чуйков, как все мы его звали, "генерал Штурм", умело вел со своими гвардейцами уличные бои и в Берлине, вместе с войсками других соединений в короткий срок, разгромив и заставив капитулировать Берлинский гарнизон. Вскоре узнали, именно на командном пункте В.И.Чуйкова 2 мая 45-го начальник Берлинского гарнизона Вейдлиг подписал капитуляцию немецких войск и сдался вместе с остатками гарнизона в плен.
Это - общая канва великих событий. А повседневная текучесть: каждый день, каждый миг - кровопролитные бои. Сотни тысяч убитых! Меня, наверное, спасало святое благословение бабушки Анисьи Сидоровны и дарованный ею простой крестик, с которым я не расставался, веря в его силу. Сильно тосковал я по ним, бабушке и дедушке, по Малой Витичи… Неизвестность мучила: живы ли мои старики, жива ли моя деревенька? Писем с родины не было… В апреле 45-го, в Потсдаме, мы пытались выбить из здания разведучилища фашистов и около двухсот предателей из РОА Власова, но безуспешно. Погиб наш командир батальона. Били гады из пушки, да еще фаустпатронами. Пришлось отойти. На третьи сутки нашего штурма прилетели вызванные нами три бомбардировщика - дали врагам огня. Враги, как крысы, с верхних этажей - в подвалы. А мы их - в окна подвала - гранатами… гранатами! Оставшиеся в живых власовцы матерились почем зря, а вскоре, вместе с немцами, побросав оружие, повылезли с поднятыми вверх руками…
Погибнуть можно было не то что в любую минуту, а - в любую секунду. И все же мне, с моим дорогим и незабвенным фронтовым другом, опять повезло: мы захватили в плен небольшой отряд фашистов. Их много, а нас-то только двое. И на подмогу позвать некого. Наша военная хитрость заключалась в том, что мы сперва погасили их фашистский дух с помощью одного из "умных" немцев, который первым понял, что воевать с нами, "руссами", смертельно опасно, и первым сдался в плен. И, уже по его уговору, все враги сдались - без единого выстрела. А мне, 18-летнему, на глазах всего батальона вручили медаль "За отвагу". Медаль потом "обмыли", в моем походном котелке, "наркомовским" крепким спиртом. Вообще-то, я до выпивки был не охоч. Когда "старики" просили перед боем: "Сынок, в прорыв идем… отдай нам свою долю…", и я сразу отдавал им, страждущим, свой " наркомовский" спирт - для усиления души и тела: устали ведь - от самого Сталинграда до Подсдама дотопали, а то и - ползком… ползком…
Когда меня наградили , я ощутил праздник души - был на седьмом небе. Еще бы: медаль "За отвагу" очень ценили все фронтовики, ведь она - исключительно за личную храбрость в бою. В этом ее отличие от других орденов и медалей, которые частенько вручались "за участие". Мне радостно, что и в нынешней России жива эта награда, и нынешние солдаты могут получить ее во время своей армейской службы: защита Отечества - всегда защита Отечества…
  - Вспоминаю документальный кинокадр: в 45-м Гитлер, с поднятым воротником шинели, силящийся выдавить на лице подобие улыбки, обходит жидкий строй немецких подростков и благославляюще-одобрительно касается своей ладонью лица одного из них - после этого эти юные, обреченные немцы будут фаустпатронами поджигать наши машины, танки… И - гибнуть, гибнуть… И - таким вот "фаустником" я был контужен; Бог и на этот раз спас меня от смерти: от госпиталя я отказался, отлежался в своей части, и снова - в бой…
После взятия Потсдама я со своей частью - на Бранденбург. Осатаневшая от потерь группировка эсэсовцев прорвала наше окружение. Еще до этого командир нашего второго батальона Третьяков приказал быть при нем связным. И вот мы, вдвоем с ним, оказались отрезанными от своих, и нас озверевшие враги могли в любой момент исколоть штыками. Отступать некуда: с трех сторон эсэсовцы, а позади - канал Одер - Шпре (Шпрее). И тут только узнаю, что москвич Третьяков совершенно не может плавать, даже "по-собачьи". Быстро пролезаем через колючую проволоку у канала, позади уже слышим "лающую" немецкую речь. Но уставная заповедь "Повинуйся командиру и защищай его в бою" - в мозгу неотлучно. И - не только в бою: всегда!

Оба сбрасываем с себя в кусты шинели, я первым вхожу в холодную воду канала, говорю командиру, чтобы он крепко вцепился руками сзади в мою гимнастерку, приняв горизонтальное положение, и помогал мне плыть, болтая своими ногами. Намертво беру в зубы ремень своего автомата, чтобы не потерять в воде, плывем… Иного выхода нет: или спасемся, или - погибнем. Третьяков, вмиг утяжеленный из-за неумения плавать, тянет меня ко дну. Не раз погружался я с командиром в студеную воду, но был-то 18-летним, невероятно сильным, и потому - никакого страха: спасу, обязательно спасу командира! И - быстрее из судорожной воды наверх, и снова плывем. Третьяков то обхватит меня левой рукой за шею, а правой - гребет… гребет… гребет… То отпустит мою шею, уцепится снова за мою гимнастерку… Кстати, мне, молодому, здоровому, как и тысячам других юношей и девушек на войне, жизнь тогда, даже в смертельном бою, казалась вечной. Эта ошибка стоила жизни многим и многим молодым бойцам; кстати, вспомните две недавних чеченских войны, когда необстрелянных, никого и ничего не боящихся, не чувствующих своей обреченности солдатиков, предательски бросили на штурм Грозного - их Бэ-Тээ-Ры, в условиях уличных боев, ваххабиты жгли из гранатометов десятками - никакого спасения… Один пепел… Тут надо бы воевать по-иному, отлично обученными штурмовыми отрядами" выкуривать" ваххабитов из домов…
Под пулями мы достигли другого берега. Командир спасен! За этот подвиг мне - вторая медаль "За отвагу". И все во втором батальоне стали звать меня " рядовым "Отвагой". Я отзывался, мне было приятно сознавать, что теперь при встрече смело погляжу в глаза своим дядям-партизанам, которые, в начале войны и потом, не взяли меня с собой в отряд Сидора Ковпака.
- Задержали меня на службе в Германии до 1950 года: некому было служить - миллионы мужчин погибли. Направили в Берлин на курсы офицеров, прибываю - рад без памяти, а когда начальник курсов узнает о моих шести классах образования, горько сожалеет, что не может принять. И успокаивает: "Будешь военным водителем…". В самом Берлине, после месячной учебы, мне вручили права водителя, и снова - к месту дислокации нашего отдельного батальона связи, в предместье города Геры. То радиостанцию возил, то продукты питания на ЗИСе… В общем, нужен был позарез каждый день…
Летом 47-го вызывает начальник корпуса связи, полковник, наслышанный о моих подвигах (и в газетах писали): "Будешь сопровождать меня до Киева. С тобой еще один боец…". Не берусь судить, но вез тот полковник домой целый железнодорожный вагон трофеев. И сам он, и вагон - под нашей охраной. Денно и нощно. Другое дело, когда Василий Иванович Чуйков (я сам видел), заходя в вагоны с демобилизованными рядовыми бойцами, по-отечески провожая и напутствуя в дорогу домой, в Россию, и видя, что боец едет пустой, снимал его с поезда и приказывал дать ему муки, крупы, сахара, тушенки …и - отправлял на Родину, где ждала его, в разрухе и голоде, побывавшая в фашистской оккупации семья…
Сопроводив в полной сохранности и полковника, и его вагон с жуть какими дорогими трофеями до Киева, нас - в отпуск, домой! Аттестат продуктовый у меня был, но от Севска до военного склада, у Евдокимовского разъезда, что на железной дороге Комаричи - Дмитриев-Льговский, пришлось топать аж 65 км! Обратно несу в рюкзаках полученные по аттестату восемнадцать буханок хлеба, три банки американской тушенки, по полтора килограмма каждая. Вижу, дед на телеге, в которую запряжен "сонный" вол, подвез свою внучку на этот самый разъезд, к поезду. "Дедуль, - говорю,- прихвати солдата". "Сидай, хлопче… сидай…".
Проехали километров 15 в сторону Севска - дедова деревня Лукинка. Увидя меня, солдата, голодные детишки со всех хатенок и землянок - сбегаются ко мне. Достаю несколько буханок хлеба, делю поровну… Дети кричат на всю деревню: "Солдат хлеб раздает! Солдат хлеб раздает!". Дед выбегает, хватает меня за рукав гимнастерки и тянет в хату: "У тебя ж дома голодные!". Достает с полицы припрятанную бутылку самогона. Выпиваем. А раненько утром в отдарок деду две буханки хлеба, и - в путь. Отпуск - 24 дня. С мамой повидался, изжив обиду на нее за осиротелое детство: у мамы уже была другая семья… дочь Нина… Дедушка с бабушкой целовали меня, обнимали… А деревенские девчата в Малой Витичи ласкали глазами прямо всего, аж вместе с сверкающей ременной бляхой. Но приглянулась мне только одна из них - Танюшенька. Красивая. Работящая. Но сказать ей о своей любви постеснялся, да и опаску имел: мне еще служить, а она в Малой Витичи останется, пересуды пойдут….
Мужиков война повыбила, мужики были в большой бабьей, душевной цене: "Мужик - не мужик, лишь бы штаны по двору ходили…".
И снова - в Германию, в город Гера. Помню, как американцы "подбили" немцев взбунтоваться против наших войск, против Советской военной администрации. Боевая готовность у нас - № 1. Порою приходилось нашим солдатам, в том числе и мне, применять оружие - в ответ на действия вражеских снайперов, пулеметчиков и диверсантов.
В 50-м - демобилизовался в звании сержанта. Командир просил остаться служить в армии. Да тоска изъела мою душу по Малой Витичи, по родичам, по моим полям, лугам, лесам, речке Немеде…
Прибыв в Малую Витичь, вскорости заслал сватов к Танюше. Сыграли свадьбу. Родилась у нас дочь Галя. Забегая вперед, скажу: дочь Галина выучилась на агронома, избирали ее и предсельсовета. Но главнее всего: "подарила" мне троих внучек - Таню, Вику и Надю. А от Тани - правнучка, тоже Татьяной звать; а от Нади - правнук Саша.
Но в 54-м году "скатилась со счастья вожжа": умерла мою любимая Танюшенька, не спас я ее; от голода и холода военного детства - неизлечимый туберкулез, он-то и свел ее в могилу…Лекарств - никаких, да и докторов дельных - не сыскать. И остался я один с дочкой-крохою Галей. На войне-то все понятно: вот фашисты, бей их, а тут… в жизнь из смерти уже не вернуть мою Танюшеньку. И зачем она надрывала себя работой?! В морозы, в ветра, в дожди?! Жалели меня все в деревне. Помогали. Дочке какие-никакие сладости несли…
Увидела как-то меня одна гарная дивчина в деревне, взглянула - наши взгляды встретились, Шурой зовут, моложе меня на семь лет, дюже приглянулась душе моей; посватался - не отказала. Расписались в сельсовете. И, как вышло, - на веки вечные: почти 60 лет с ней, с Александрой Николаевной, душа в душу, не разлей водой. Золотые руки. Сердце золотое. Была она поваром детского сада.
А я - водителем в МТС, в Десятском, пять лет там оттрудился - по колхозам посылали. В 58-м - на целину, в Целиноград. Там на ЗИСу-5 возил зерно. В жарищу, при ветровых, песчаных бурях.
У нас с Шурочкой - сын, названный, как и я, Сергеем - Сергей Сергеевич; после Ленинградского высшего военучилища был подводником, капитаном 3 ранга, ныне в запасе; трудится на ответственной должности в Брянске; и - дочь Валюша, экономист. У них - тоже счастливые семьи. У сына - двое замечательных хлопцев: Александр, 13-ти лет; он приехал к новогодью из Питера, из Нахимовского училища, чтобы проведать нас с бабушкой Шурой, и, конечно, свою семью. И - второй сын Сергей, 22-х лет. По моему пути пошел: водитель от Бога!
У Валентины - дочери Оля, 27 лет; и Света в Мордовии, а у нее - тоже дочь, наша правнучка Полина. Вот и считайте: у меня - две дочери и сын, пять внучек и два внука, две правнучки и правнук… И - это не все мои самые-самые кровные, семья скоро пополниться новыми правнуками. И - праправнуками. В общем, у меня много юностей в запасе!
Говорят: был случай, случай и помог! Воевал я с февраля 45-го по 9 мая 45-го. Каких-то три месяца. Но за эти три месяца судьба меня забросила в такое героическое пекло, что хоть мемуары пиши: получив награды за подвиги, я продолжал нести службу в почете и уважении; мне посчастливилось близко видеть Г.К. Жукова, И.С. Конева, а сам легендарный Василий Иванович Чуйков благодарно пожимал мне руку… Эти полководцы ценили превыше всего отвагу. Для них было недостаточно иметь умных и толковых полковников и генералов, ибо часто они рассыпались на части, как это случилось с генералом Власовым. Эти полководцы знали, что только энергия и отвага русского солдата, отказ сдаваться, воля стоять, несмотря ни на что, смогут выиграть войну. Это именно о них и о нас, простых солдатах, пел в 45-м А. Вертинский, славя Верховного Главнокомандующего, генералиссимуса Сталина: "Где нашел он таких генералов и таких легендарных бойцов…".
Эх, жаль, что я не принес в ваш клуб свой трофейный немецкий аккордеон… Ну, ничего, я вам спою и без музыки, слух у меня есть, подпевайте:
… Рвутся снаряды, и танки гремят,
Над нами стервятники вьются,
Но мы порешили - ни шагу назад,
Фашисты сюда не прорвутся.
Мы помним святую присягу свою,
За нами друзья и родные,
И в этом, быть может, последнем бою
Мы будем стоять, как стальные!...

Все присутствующие в клубе "Поле чести" аплодировали ветерану Великой Отечественной. И сами подарили Сергею Филипповичу его любимые фронтовые песни. И начали с самой-самой - с "Катюши"… Ребята, по их словам, в своих школьных сочинениях расскажут о непростой жизни Сергея Филипповича, о его боевых подвигах; поведают о нем и на уроках истории Брянского края. На вопрос участников встречи, жаждущих хоть в чем-то помочь инвалиду Великой Отечественной, бывший рядовой "Отвага" ответил, что он не нуждается ни в чем; сейчас есть у них с Александрой Николаевной хорошая квартира в центре полюбившейся, озелененной Путевки - сюда, поближе к детям и внукам, они переехали из Малой Витичи Севского района, где прожили всю жизнь, где совершили и свои трудовые подвиги (имеют за них награды) и которую не хотели покидать, но уговорили сын с дочерью… Да и годы преклонные, и здоровье уже не то…
Квартира была приобретена за выделенный герою войны С.Ф. Жилкину федеральный сертификат, а Правительство Брянской области во главе с Александром Васильевичем Богомазом встречается с ними, ветеранами Великой Отечественной, окружило заботой-вниманием, готово срочно оказать любую помощь… "нет, нам с Шурой ничего не надо, все имеем… дети и внуки помогают… вот только бы сбросить каких-нибудь лет двадцать…".
Александра Николаевна - тоже ветеран войны: труженица тыла…
Радостно было слышать герою, когда школьники говорили о Великой Отечественной: "Мы победили…" В этом слове "мы" - их искренняя душевная сопричастность с теми героическими событиями, с теми великими полководцами, о которых поведал С.Ф. Жилкин. Возможно, "генное" осознание неразделенности с тем временем.
Мир остается трагичным, пока гибнут люди на Украине, в других странах, и жизнь там многих и многих похожа на военные сводки…
Но ребята словно вернули Сергею Филипповичу его боевую молодость. Воспоминания и размышления длились и длились. Жаром исходил самовар…
Николай ПОЛЯКОВ, помощник депутата Брянского райсовета, руководитель Брянского регионального отделения Общероссийского правозащитного центра "Мемориал", сын и внук пятерых участников Великой Отечественной войны, двое из которых погибли на фронте. Фото автора.
На снимке: С.Ф. Жилкин рассказывает о боях за Берлин в апреле 1945-го.

 

 
По теме
С участием прокуратуры Брасовского района суд рассмотрел иск прокурора Фокинского района г. Брянска к жительнице п. Локоть о признании водительского удостоверения недействительным.
Ящур   – острое вирусное заболевание из группы антропозоонозов (инфекционных болезней животных, которыми может болеть человек).
Клинцовский район